Краснов страсть как уважал печатное слово. Прям до дрожи. Как увидит где слово пропечатанное, так сразу задрожит весь, мурашками покроется, бух на колени и давай:
– Исполать тебе, слово печатное, – кричит, – уму разуму нас наставляющее! Чтоб мы, грешные, без тебя, родимого, делали! – И головой так трясет, будто с ним какой тик неприятный приключился.
А люди, что на данный момент случайно мимо пробегают, глядя на такое дело, вдруг останавливаются и, немного посмотрев, тоже на всякий пожарный на колени бухаются, потому как скрепно это и очень заразительно у Краснова выходит, и потом, кто знает, может, так оно уже специальным указом и положено? А если кто и сомневается, так его быстро в совместное чувство приводят, набив предварительно крепко что водится.
А Краснов, чуя такую народную поддержку, совсем в экстаз впадает и, себя уже не помня, с пеной у рта заливисто орет:
– Снииди же на нас, слово печатное, горнее, благослови на подвиги трудовые и ратные, избави от врагов злокозненных и одари нас блаженством во веки веков, аминь! – И челом по чему ни попадя с гулким звуком колотит.
И такой тут стук вокруг начинается, что вся почва ходуном ходит, в домах стекла лопаются, а в далекой Америке все сейсмические приспособления аж зашкаливает и страх наступает нечеловеческий.
И долго это так продолжается, распространяясь концентрически по ближним и дальним окрестностям, пока Краснов в совершенном беспамятстве вдруг на ноги ни вскочит, ни накинется на слово это печатное и на глазах всё яростней стучащей своими бошками общественности с жадным урчанием ни пожрет. А пожрав, в себя удивительно приходит и совсем смирно удаляется. Если, конечно, поблизости никакого другого слова печатного нет. Тут и остальные затихать начинают, изумляясь всё больше учиненному на вид такими слабыми вроде бы головами немалому материальному ущербу.
А читать, кстати, за всю свою долгую жизнь Краснов так и не научился. Но его страсти это ничуть не мешает. Напротив, способствует.
