– Здорово, брат Поллитрыч! – войдя в комнату, жизнерадостно прокричал Кузнецову его коллега Прохоров.
Все присутствующие с готовностью отложили работу и захихикали, а Кузнецов помрачнел. Как натуральный язвенник и вообще человек, послушный руководящим веяниям, он был принципиальным противником алкоголя и такое обращение показалось ему обидным. Но связываться с Прохоровым ему не хотелось.
– Что, брат Поллитрыч, пригорюнился? – видя просветлевшие лица сослуживцев, не утихал Прохоров. – Чего свой сизый нос повесил?
Кузнецов помрачнел еще больше. Нос его действительно был вполне сиз, но вовсе не оттого, на что так неприлично намекал Прохоров.
– Опять, что ли, агрегат взорвался? – довольный собой, Прохоров всхохотнул. Истосковавшиеся по развлечениям сослуживцы его с большим удовольствием поддержали.
Кузнецов стал темнее тучи. Он сильно насупился, низко изогнул спину и сделал вид, что с большим интересом изучает свой дырокол.
"Надо быть выше этого”, – твердил он про себя, но желанного успокоения не ощущал.
– Или оштрафовали? – притворно взмахнул руками Прохоров, вызвав тем самым новый приступ смеха у сослуживцев.
Сжав зубы, Кузнецов сердито запыхтел.
– Нет, ну в самом деле, Поллитрыч, – Прохоров привычно купался в лучах общего благожелательного внимания, – хоть бы изредка друзей своих угощал.
Вставив первую попавшуюся бумажку, Кузнецов с треском врезал по дыроколу.
– Молчит, – Прохоров картинно обвел взглядом сослуживцев. – Не хочет. Жалко, видимо.
Сослуживцы с осуждением воззрились на Кузнецова.
"А действительно, – загорелось в их взглядах. – Чего это он всё молчит, да молчит?"
Кузнецов вынул бумажку из дырокола и сквозь образовавшиеся дырочки быстро смерил Прохорова возмущенным взглядом.
"Странно", – отразили следующую мысль глаза сослуживцев.
– Понятно! – бурно догадался Прохоров. – Он уже с утра вмазал и теперь боится, что унюхаем.
"Интересно", – дружно подумали сослуживцы и начали принюхиваться.
Сделав глубокий вдох, Кузнецов с демонстративным видом выдохнул из себя весь воздух, так что по комнате пронесся легкий ветерок.
– Заел, – прокомментировал его демонстрацию Прохоров. – Хитёр, собака.
Сослуживцы понимающе переглянулись.
Кузнецов с шумом повторил выдох.
– Точно, – подтвердил свой вывод Прохоров. – И одеколоном намазался, для маскировки.
Каждое утро Кузнецов с удовольствием обдавал свое разгоряченное бритьем лицо одеколоном, но никогда еще эта его маленькая слабость не получала столь гнусной интерпретации.
"Ужасно", – подумал он, но рта так и не разомкнул. Только кинул на Прохорова еще один оскорбленный взгляд и тут же уткнулся в бумаги.
Сослуживцы еще раз принюхались и вывод Прохорова приняли безоговорочно.
"А может..." – пошли было дальше они, но тут Прохоров досказал их мысль вслух:
– А может, ты еще и одеколончиком запиваешь? – громко спросил он.
Кузнецов обмер. Сослуживцы вперили в него пристальные взгляды.
– А-яй-яй! – осуждающе покачал головой Прохоров. – Какой пример детям.
Детей у Кузнецова не было, но в данный момент все об этом как-то забыли. Переглядываясь, сослуживцы начали наполняться праведным гневом.
– Не стыдно?! – прокурорским тоном спросил Прохоров, а сослуживцы, выпрямившись, обдали склоненный затылок Кузнецова презрением.
Из глаз Кузнецова прямо на бумаги закапали слёзы.
– Стыдно! – с пафосом закончил Прохоров и удовлетворенно сел на свое место.
Воцарилось тяжёлое молчание.
Съежившись под взглядами сослуживцев, Кузнецов молча глотал слёзы.
– Последнее слово подсудимого, – спустя некоторое время напомнил ему Прохоров и, зевнув, добавил: – Покайся, отрок.
Сослуживцы нетерпеливо загудели.
Кузнецов встал. Губы его дрожали.
– Да я... нет... я... – попытался что-то сказать он, но, почувствовав дурноту и головокружение, замолчал и опустился обратно.
– Та-а-ак, понятно, – с некоторым удивлением протянул Прохоров.
– Отказывается, – подал голос кто-то из сослуживцев.
– Презирает! – непримиримым басом вторил ему другой.
Закрыв глаза, Кузнецов слепо шарил по столу.
– Воды, – еле слышно прошептал он.
– Товарищ не понимает, – со вздохом развел руками Прохоров. – Придётся продолжить.
Нащупав, наконец, какую-то баночку, Кузнецов вяло поднес ее к лицу.
– Господи! – раздался женский крик. – Он ещё и токсикоман!
Кузнецов вздрогнул и выронил баночку. По комнате распространился сильный запах клея.
– Будем бить токсикоманом по клопам и тараканам! – ухмыльнувшись, продекламировал Прохоров.
– Позор, – морщась от резкого запаха, загудели сослуживцы.
– Да уж, – согласился с ними Прохоров, – вскормили.
Кузнецов протянул руку, чтобы поднять баночку и тут же согнулся от резкой боли в боку.
"Сердце", – сразу понял он и начал судорожно выскребать из кармана валидол.
– И до колес дело дошло! – увидев в ладони Кузнецова много белых таблеток, радостно воскликнул Прохоров. – Наркоман!
Все ахнули и вскочили с мест.
Так и не донеся таблетки до рта, Кузнецов начал тихо валиться на пол.
– Сейчас кайф ловить начнет, – пояснил кто-то из мужчин и женщины с отвращением отвернулись к окну.
Кузнецов несколько раз дернулся и затих.
– Всё, – подытожил Прохоров. – Перекур.
Не глядя в сторону неподвижного тела Кузнецова, все торопливо направились к выходу.
День только начинался…
1989 г. 